Беседы Георгия Гурджиева с учениками.

Париж 1941-1944

Встреча шестая (1 июля 1943г)
 
Соланж: Я часто обманываюсь в суждениях о других людях. Мне это не нравится. Я предполагаю у людей такие качества, каких у них не оказывается; это я вижу поздно, когда хорошо знакомлюсь с ними. Я не знаю, как выявить притворство и обнаруживаю его слишком поздно. Я хотел бы найти средство понимания людей, определения, кто полезен мне и кто бесполезен.
 
Гурджиев: Вы не сможете; сначала учитесь видеть реальность. А пока внешне играйте свою роль. А внутренне изучайте свою ничтожность. Вы ничего не можете. Если вы привыкли делать дело так, постарайтесь делать иным способом. Говорите «Добрый день» как обычно говорили. Но в то же время работайте над тем, что мы делаем здесь, и вы сможете понимать людей. Сейчас все они похожи на вас. Работайте, чтобы не быть пустым местом. Все делайте так, как обыкновенно делали. Но вы должны играть роль без участия,  внутренне не отождествляясь; и помните, что ваша ценность равна нулю. Работайте, работайте и снова работайте, чтобы превратиться из ничтожества во что-то определенное.
Воспитание создает маску. Когда вы смотрите на людей, вы верите в их маски. А потом маска падает и вы видите, что они из такого же дерьма, как и вы сам. Не важно, кого вы видите – это маска. Если вы вглядитесь подольше, беспристрастно и внимательно, вы обнаружите, что он не всегда способен носить маску; и в эти моменты дерьмо выглядывает наружу, такое же, как и в вас. Он – ничто, и вы – ничто, даже если он полковник, сенатор или миллионер. Это только результат комбинации жизненных обстоятельств. Его дед быт таким отец – сяким, а он унаследовал им. Однако сам он – ничтожество.
Только тот не является ничтожеством, кто осознал свое ничтожество и работает над собой, изменяя это. Это человек иного качества: «дерьмо с оттенком роз». Он все еще дерьмо, но с иным запахом.
Работайте, пустите все в работу, и будьте уверены – те, что не работают, такое же ничто, как вы. Вы ничто, но и он ничто. Он генерал, полковник, все это внешнее: это ничего не стоит.
В жизни все случайно – профессия, социальное положение, все обязательства; будь вы хоть мэр, хоть постовой. Жизнь создает все эти ненормальности. Внутри же всё одного сорта. Внешнее не меняет внутреннего. Только сознательная работа способна менять внутреннее – сознательный труд и намеренное страдание.
 
Симон: Я уже давно замечаю, в связи с разными обстоятельствами, что внутренний голос говорит мне, что делать. Я ощущаю его, я слышу, что он говорит, но не делаю того, что он советует. Я поступал наперекор и убеждался, что внутренний голос всегда был прав. Я хочу узнать, надо ли игнорировать его или, напротив, поступать по его указаниям?
 
Гурджиев: Ничего этого не делайте. Купите блокнотик, делайте записи. Просто пишите, но не выполняйте. Это голос вашего инстинкта, иногда инстинкт приходит с сознательностью, но редко. Может быть, окажется, что у вас точный инстинкт. Изучение записей покажет это. Ну, мы определили вам одно упражнение. Больше ничего с этим не делайте.
 
Симон: Но чтобы изучать, я должен буду делать что-то в действительности!
 
Гурджиев: Делайте заметки. Потом побеседуем. Может быть, это самовнушение, фантазия, идиотизм. Когда будут результаты, я скажу с математической точностью. Иногда инстинкт – вещь очень независимая. Но как у вас, я не знаю. Потом скажу. До этого делайте все, как обычно делаете, до полного выяснения.
 
Симон: Потом мне лучше будет выполнять то, что голос скажет мне.
 
Гурджиев: Посмотрим. Вы так считаете, но может оказаться наоборот. Может быть, это психопатическое. Я не желаю верить ничему, кроме фактов, статистически зафиксированных. Вы говорите субъективно. Объективных обстоятельств я не знаю.
Люк: Я стараюсь переживать чувство собственной ничтожности и сознательного страдания как можно чаще. Но я замечаю, что это парализует при необходимости действовать. Видишь тщетность всякого действия и дела. Если раньше я прилагал усилия к выполнению заданного дела, сейчас я вынужден еще носить стальной воротник этой самой ничтожности. Усилия удвоены. Что делать, чтобы ощущение нуля не парализовало, не мешало продолжать внешнюю жизнь?
 
Гурджиев: Делайте то, что я вам говорил. Работать нужно только треть времени бодрствования. Определите для работы особое время. Не смешивайте, установите график: завтра с 10 до 11 обычная жизнь. Работу и идеи в это время шлите к чертям.
 
Люк: Больше невозможно избавиться от ощущения ничтожности.
 
Гурджиев: Оставьте ваше новое состояние. Поступайте так, как раньше, когда вы еще не работали. Не следует смешивать эти дела. Не используйте результаты внутренней работы для внешней жизни. Не сейчас. Вы в школе, как дети. Это не ради заработка, не ради жизни. Помните великую тайну, но не пользуйтесь ею. Это одно, жизнь – совсем другое. В среду, пятницу, субботу поступайте так, шлите к чертям все иные  мысли; если вы смешаете их, одно станет помехой другому.
 
Люк: Ощущение ничтожности, само по себе приходящее, действительно стало автоматическим и потому вредным.
 
Гурджиев: Во время, назначенное для работы, живо критикуйте свои действия. В другое время – все к чертям. Это психопатология.
 
Гурджиев: к Анси: Я никогда не слышу вашего голоса. Я слышу его в жизни, но не здесь, в нашем круге. Вы что-то можете сказать мне?
 
Анси: Я недостаточно работал, чтобы задавать вопросы.
 
Гурджиев: Откуда вы знаете?
 
Анси: Потому что я не решаюсь.
 
Гурджиев: Тогда у вас должны быть вопросы.
 
Анси: Не сегодня.
 
Гурджиев: Ну, тогда вчера.
 
(Мадам де Зальцманн рассказывает Гурджиеву, какие вопросы Анси задает ей)
 
Гурджиев: Работающий становится актером, настоящим актером своей жизни. Быть актером – значит играть роль. Жизнь есть театр, в котором каждый играет свою роль. Каждый день она меняется. Сегодня одна роль, завтра другая. Только тот хороший актер, кто помнит себя и играет роль осознанно, какова бы она не была.
 
Анси: Но откуда он узнает, какую роль играть?
 
Гурджиев: Вы говорили с Бусик – вы знаете, кто она, как с ней обходиться, что ей нравится. Тогда действуйте смело. Внутри она для меня ничто, она для меня дерьмо. Ей нравится, когда мужчины целуют ей руку – я целую, потому что ей это нравится. Внутренне я хотел бы оскорбить ее, но я не поступаю так. Я играю роль. И тогда она становится моей рабыней. Внутренне я на нее не реагирую.
 
Анси: Я не преуспел в добром отношении к окружающим.
 
Гурджиев: Может быть, вы все еще не свободны.
 
Анси: Я эгоистически хочу из каждого извлечь какую – то пользу для себя.
 
Гурджиев: Вы должны работать. Убивайте псов в себе. Вы играете роль только теоретически, но очень быстро забываетесь и возвращаетесь к ничтожеству. Ваша задача – помнить дольше.
 
Др Абулькер: Зачем иметь рабов?
 
Гурджиев: В жизни, если у вас нет рабов, вы станете рабом для кого-то.
 
Др Абулькер: Разве нельзя быть равными?
 
Гурджиев: Никогда. Как это возможно? У вас четыре глаза, у меня два. Уже различие. Ваш отец любил вашу мать, ложась слева, а мой отец любил мою мать, ложась справа: потому я такой, а вы – другой. Для меня один закон, для вас иной. У процветающего человека все кругом – рабы. Вы сказали, что работа вас изменила. Благодаря работе вы больше не дерьмо, благодаря сознательной работе и намеренному страданию. Объективно вы заслужили это.
 
Д-р. Бе.: На сегодняшний момент псы вынуждают нас использовать ближнего ради собственного кошелька…
 
Гурджиев: Тогда вы имеете отличные условия для погружения в работу. Сейчас вы обычный человек; через работу вы пытаетесь стать человеком высшего типа. После вы, возможно, станете совершенным человеком, реальным человеком. Как только вы почувствуете своих псов, сражайтесь с ними; этот конфликт необходим вам, чтобы стать реальным человеком. Это хорошая почва для работы. Но еще больше в вас таких псов, которых вы не видите.
 
Д-р. Бе.: Но разве не следует отказаться от эгоистического использования своей силы ради господства над другими?
 
Гурджиев: Сейчас вы делаете это бессознательно; пытайтесь делать это сознательно. Тогда это будет хорошо, для них и для вас. Нет другой справедливости.