Беседы Георгия Гурджиева с учениками.

Париж 1941-1944

Встреча двадцать девятая

Участник беседы:

Это упражнение неожиданным образом показало мне одну из сторон моей личности. До исполнения этого упражнения я совсем не находил в себе механичности. Моего автоматизма, моей животной природы. В первый раз я получил многое от него. Но потом я столкнулся с трудностями. В первый раз упражнение показало такие мои стороны, которые я потом не смог найти, словно затруднения постепенно накапливались.

Мадам де Зальцманн:

Вы больше не хотите его делать?

Участник:

Поначалу я испытал интеллектуальный шок. Вероятно, это было только интеллектуально. Но я действительно не могу продвинуться дальше в этом упражнении.

Мадам де Зальцманн:

Вы продолжаете?

Участник:

Не очень серьезно. Мне не удается принимать пищу одному. И мне невыносимо думать о том, чтобы делать это в компании.

Выполняя упражнение,  я ощутил свойство пищи – удовлетворение, довольство, которое она дает низшей природе. Человек едой утешает себя за многое. Также я обнаружил ту алчность, с которой мы едим. И еще, это упражнение позволило мне участвовать во всей Природе. Я сказал себе:  то, что я ем, есть часть Природы; кто создал эту Природу? Кто создал то, что я ем? И я почувствовал единство со всем. Это дало мне внутренние впечатления. Расслабление, укрепление, чувство единения.

Вот что было полезным: я понял, что могу получать впечатления от еды столь же реальные, как получают от мышления.

Мадам де Зальцманн:

Это что-то вам дает?

Участник:

Да, многое.

Мадам де Зальцманн:

И всегда положительное? Внутри вас ничто не протестует?

Участник:

Так удивительно найти такую большую разницу между привычным тебе и вот этим. Я не говорю, что никогда не смогу измениться, но во всяком случае я всегда буду стараться быть таким.

Мадам де Зальцманн [к другому участнику беседы]:

А вы?

Участник:

Мне было очень трудно. Упражнение дало мне ощущение покоя. Если после него у меня получалась концентрация, то что-то добавлялось к моему присутствию.

Я чувствовал, что пища проходит как воздух. Это дало мне ощущения, прежде невиданные.

Мадам де Зальцманн [к третьему]:

Расскажите и вы.

Участник:

Я бы ничего такого не сказал. Ах, я забыл: уменьшается чувство алчности. Учишься получать от пищи что-то иное, не удовольствие.

Мадам де Зальцманн:

И в то же время оно усиливает [удовольствие].

Участник:

Я заметил, что оно придает большую ценность съедаемому. Я понял, что прежде ел слишком быстро. Оно дало мне больше спокойствия. Становишься более чувствительным. Более чутким к качеству. Но получить ощущения из пищевода труднее. Я могу ощущать рот, но не пищевод.

[Появляется Гурджиев, мадам де Зальцманн пересказывает ему содержание беседы]

Гурджиев:

Если позволите говорить по аналогии, то вы подошли к самому центру идеи: вы раньше ничем не отличались от господ Кота и Пса. А теперь вы констатируете, что немного от них отличаетесь.

Участник:

Очень большое различие.

Гурджиев:

Различие: вы человеческое существо, не собака. Человек знает, как надо есть. Как же? Сознательно. Он знает, как направлять и аккумулировать, в отличие от собаки. Только после этого человек перестает именоваться фабрикой по производству дерьма. До этого все – лишь фабрики дерьма. Сказанное вами о новом впечатлении, доктор, это то же самое, что имею в виду я, говоря: у нас есть пища третьего рода. Это она. Вы ощутили вкус этой третьей пищи. Есть пища, входящая через рот. Есть та, что входит через нос, и та, что входит [Гурджиев показывает на свою голову] через эти маленькие впечатления, третья пища. Без нее человек – собака, автомат. Действительно собака. Каждый день ему нужна пища – впечатления. Поэтому вы можете без внутреннего беспокойства утверждать, что вы образ Божий, а не пес.

[К другому участнику]

Вы продолжите?

Участник:

Поначалу все шло хорошо, но сейчас дела пошли плохо. В первое время я, подобно доктору, был доволен…

Гурджиев:

Вы продолжаете?

Участник:

Потом я не мог есть в одиночестве. Очень трудно делать это на публике, мой ум протестует.

Гурджиев:

Всегда, если дела идут хорошо, в человеке появляются противодействующие факторы. Нужно бороться. Добрая сила – ангел. Протест – дьявол. Это автоматический процесс борьбы. Вы должны войти в этот процесс и помочь ангелу или дьяволу. Вы знаете вкус доброго ангела, аромат ангела. Иначе вы пошлете себя к дьяволу.

Участник:

Всю эту неделю меня волновало, что я принял категорическое решение сосредоточиться на трех упражнениях. Упражнение с пищей, другое и…

Гурджиев:

Все ваши решения – дешевка. Человек вечно решает, но его решения стоят медный грош. Делайте все, что я задал, последовательно; я знаю, что вас не существует. Все надо делать мало-помалу. Я знаю вашу слабость. В один прекрасный день ваше слово станет правдой. Но сегодня вы не можете сдержать слова. Категорические решения? Вы ничего не можете решить категорически. Если вначале вам удалось упражнение, вы готовы продолжать; если нет, вы переходите к чему-то другому. Но все ваши решения… любой так может решать.

Участник:

Я не могу понять, почему я не должен…

Гурджиев:

Вам нужно продолжать. Если остановите процесс, погубите все достигнутое ранее.

Переделывайте все. Возможно, вам станет в десять раз труднее. Это ваша вина. Вы останавливаете себя. Вам нужно прийти к тому состоянию, в котором вы начинали упражнения. Без этого состояния ничего не сможете сделать.

Теперь давайте оставим этот вопрос. У кого еще есть интересные вопросы? Кажется, сегодня хороший день для вопросов.

Мадам де Зальцманн:

Вы давали еще одно упражнение  – на ощущение «Я» в семи частях тела.

Гурджиев:

Вы делали это упражнение? Вы должны были удивиться в самом начале. Как можно чувствовать свое «Я» в ноге? Кто скажет, что это возможно? Только сделавший это сможет так сказать. Без практики звучит абсурдно. Кто сделал упражнение?

Участник:

Я…

Гурджиев:

Расскажите.

Участник:

Вначале мне было трудно чувствовать «Я», прошло много времени, и однажды я почувствовал его в правой ноге, и  чувствовать в остальных частях было уже легче.

Гурджиев:

Вы обнаружили с его помощью что-то новое, и возникли ли у вас вопросы?

Участник:

Да, я заметил, что мои ноги принимали самое малое участие в упражнении, а самым сильным было ощущение из солнечного сплетения.

Гурджиев:

Хорошо. Тогда вам нужна помощь, дополнительные детали?

Тогда продолжайте.

Участник:

Я искренне старался, но у меня не получилось. Мне не удалось расслабиться. Как только я пытался ощутить «Я» в затылке, я терял чувство расслабления. У меня больше не было ощущения расслабленности.

Гурджиев:

Причина в том, что вы не умеете расслабляться в достаточной степени. Перед каждым упражнением вы должны в течение 10 минут расслабляться.

Участник:

Я пытался. У меня получилось с лицом.

Гурджиев:

Лицо – малая часть. Вы должны расслаблять все свое присутствие, не одну часть, и должны успокоить ассоциации.

Участник:

Я думал, что нужно расслаблять одну часть тела за другой, начиная сверху.

Гурджиев:

Совсем наоборот. Вы должны начать с ног и подниматься. Попробуйте так. Вы начинали с головы, а она вновь напрягалась, и напряжение распространялось ниже. Начните снова и расслабляйтесь от ног.

Участник:

Это упражнение упрочило во мне то ощущение, которое я выносил из других упражнений: ощущение внутренней арматуры в моем теле. И в то же время…

Гурджиев:

Извините, рассказывайте понятнее. Арматура? В электрике арматурой называют совокупность проводов и ламп. Вы об этом?

Участник:

Нет, я имел  в виду силу внутри тела, позволяющую чувствовать всю его форму.

[Следует обсуждение слова «арматура»]

Гурджиев:

Скелет?

Участник:

Нет, это нечто более тонкое, чем кости, с циркуляцией внутри этого.

Гурджиев:

Если кто из присутствующих понимает, найдите другое слово.

Другой участник:

Внутренняя прочность тела. Прежде я ее не чувствовал. Теперь я чувствую плотность, больший вес.

Гурджиев [к предыдущему участнику]:

Это именно то? Вы чувствовали, как тело уплотняется?

Участник:

Трудно описать то, что я пережил. Не могу сказать «плотность»… дважды, когда я переживал это, было ощущение жара, легкого и чистого. Оно позволило мне продолжить упражнение с более легким дыханием.

Гурджиев:

Вы говорите о субъективных вещах. Если каждый будет пересказывать такое, мы займем три вечера.

Участник:

Это было новое ощущение. Я хотел бы знать, является ли оно правильным.

Гурджиев:

У вас еще нет результата. Я ничего не могу сказать. Не могу вам помочь. Расскажите некоторые детали. Но история ваших субъективных умозаключений никому здесь не интересна.

Участник:

У меня есть вопрос.

Гурджиев:

Хорошо, начинайте без предисловий, не тратьте время.

Участник:

Я хочу узнать, можно ли поступать вот так. Прежде чем ощутить «Я» в семи частях тела, мне необходимо почувствовать его всем своим присутствием. Иначе получается лишь отзвук «Я», он слишком интеллектуален. Я пытался делать упражнение напрямую,

и отзвук оставался  интеллектуальным. Тогда я пытался ощутить «Я» всем присутствием, и отзвук был лучше. Кто-либо делал так же?

Гурджиев:

Нет, вы должны лечь, расслабить все части тела и тогда начинать.

Участник:

Сразу?

Гурджиев:

После достижения полного расслабления вы делаете упражнение, чувствуете свое «Я» в каждой части. Везде, во всем должна быть равная интенсивность, одинаковое качество, одинаковый ритм дыхания. Так, чтобы не было разницы в частях. Когда научитесь делать это раздельно в семи частях, сумеете мобилизовать целое: «Я есть».

Вам можно повторять много раз. Не философствуйте. Это совсем просто. Только тот, кто полностью расслаблен, может понять упражнение и хорошо выполнить его.  У многих людей дурные характеры, нервозность. Такая релаксация успокоит их, унесет прочь все, что в них есть идиотского и бесполезного.

Участник:

Вы также давали упражнение по сохранению наших эманаций вокруг нас.

Так вот, я не могу делать его. Я вижу, как много утекает от меня. Мои мысли непрестанно выходят из сферы, которую я пытаюсь создать. Даже если я спокоен, в одиночестве,  удобно лежу, даже и тогда многие вещи утекают из сферы.

Гурджиев:

Это трудное упражнение. Нужно расслабиться и успокоить себя. Если появляется много ассоциаций, нужно продолжать релаксацию, посылать прочь без остановки все ассоциации, связанные с делами, с внешними вещами. И даже если вы успокоились, вы не сможете сделать его все сразу же. Выполнение только начнется.

Участник:

Упражнение показало мне, что я не знал, как расслабляться. Для меня это слово до сих пор не имело смысла. Расслабление зависит от всего «Я», оно не только физический [феномен].

Гурджиев:

Да, оно не только физическое, оно зависит от всего нашего присутствия, составленного из разных частей. Говоря «все присутствие», я имею в виду весь организм, нервную систему, физический механизм. Поэтому нужно успокаивать его сознательно. Только осознание делает это возможным. Подсознательно мы начнем с ассоциаций про Азию и Америку. Человек путешествует, он бывал здесь и там. Старайтесь не начинать с мыслей, с воображения. Старайтесь; оставайтесь здесь. Посылайте к черту все, что прерывает вас. Даже Бога, ангела, черта – все к черту. Смотрите на работу по самоуспокоению как на самую важную вещь. Только приучившись к ней, вы сможете достигнуть результата. Вы к чему-то придете. Вы сможете достичь этого только повторением, много раз начиная сначала.

Участник:

Есть и другое препятствие, с которым мне приходится считаться во всех упражнениях: я все механизирую. Например, в упражнении с ощущением «Я» в семи частях я считаю в уме. Я говорю себе: вдохни три раза для руки, семь раз для ноги. Это облегчает выполнение, но заставляет терять все его результаты. То же самое я делаю и в жизни. Я всегда считаю перед началом любого дела.

Гурджиев:

Это вина ваших учителей математики, они заставляли вас всему учиться повторением, а не пониманием. Вам нужно изменить эту привычку. Чтобы суметь это сделать, нужно другое упражнение. Вместо счета делайте нечто более трудное для вашей головы.  Жаль, что вы не приходите по понедельникам в Заль Плайэль. То, чем мы там занимаемся, смогло бы разрушить вашу привычку.

Автоматизм должен выполнять четыре счета одновременно. Вы, вы приобрели привычку к единственному счету. Мы же там отсчитываем четыре одновременно. Когда вам приходится вести четыре счета, это помогает – один гвоздь выбивает другой.

 Участник:

Это упражнение удержания атмосферы при себе дало мне очень сильное ощущение моего присутствия. Но я продолжаю его чувствовать очень долго, даже если закончил упражняться. Это очень помогает мне в делах. Однако вы говорили, что не нужно смешивать работу и жизнь. Я должен прекратить?

Гурджиев:

Не используйте эту силу. Пусть жизнь течет, как текла. Не смешивайте два состояния. Не работайте в обыденной жизни, кроме специально отведенного на упражнения времени.

Участник:

Как мне прервать ощущение присутствия?

Гурджиев:

Напоминайте себе про угрызения совести. Поклянитесь перед вашим идеалом, что не станете использовать эту силу в жизни. «Если я сделаю это, пусть на носу вскочит прыщ». И пусть практика подкрепляет слова. Наказывайте себя. День, два дня, десять дней без пищи. Мучайтесь жаждой. Заставьте тело страдать. Это необходимо сделать. Но когда оно выполняет все, что вы повелели, вознаграждайте его, как ребенка, хвалите его, дайте ему то, что оно просит, десять раз.

Участник:

У меня сложилось впечатление, что работа сделала меня более спокойным в жизни. Однако я заметил, что периоды депрессии и экзальтации стали сильнее, чем прежде. Я подошел к пункту, с которого не могу видеть вещи такими, как они есть. Как мне увидеть их такими, какие они есть?

Гурджиев:

Возьмите задание. Неважно какое. Начните выполнять и доведите до конца. Когда результат достигнут, возьмите новую цель.

Участник:

У меня уже есть одна такая цель.

Гурджиев:

Хорошо, тогда возьмите более трудное задание, если уже добились малого. Это задание позволит вам помнить себя. Возьмите задачу, способную стать фактором самовспоминания. К примеру, у вас есть родственники – отец, мать, брат. Дайте себе слово, что станете направлять их на такие дела, которые изменят их состояние по сравнению с существующим. Вы должны делать все, что необходимо, для изменения их состояния.

Участник:

То есть работа по изменению моих родителей?

Гурджиев:

Любой черты в них. Например, возьмем брата, сестру или отца, кого-то, с кем вы часто видитесь. Даже слугу, если вам захочется. Вы должны утвердить внутри себя такое положение, что их вид станет для вас напоминанием посредством ассоциации. Внушите себе, что вид этой персоны напоминает вам о работе. Потом вы станете вспоминать о ней автоматически. Следует ли говорить, что вы должны внушать себе доброе чувство к этому человеку. Делать зло слишком легко. Легко внушить другому злые намерения.

Участник:

Я хотел бы узнать вот что: как много времени нужно посвящать внутренней работе, упражнениям, когда находишься дома один? Я хочу знать временной срок – час, полчаса, сколько?

Гурджиев:

Есть общее правило: человек должен работать не более трети времени своего бодрствования. Две трети нужно посвятить обычной автоматической жизни, к которой вы привычны. Для работы третья часть, запомните это. Не более. Рассуждайте, исходя их этого. Если вы работаете три часа, вы должны распределить их между утром, днем и вечером на три части. Две трети обычной жизни, треть – работе. Вот правило.

Участник:

Если я работаю четыре часа в день, я остаюсь под впечатлением работы и не могу стать таким, каким был до этого, даже вспомнить не могу.

Гурджиев:

Играйте свою роль сознательно. Внутренне не отождествляйтесь, а внешне играйте роль. Эта фраза, которую я часто повторяю, есть работа. Внутренне вы не можете быть таким, как раньше. Но внешне вы, как артист, играете роль ту же, что и раньше.

[Гурджиев выходит из комнаты]

Мадам де Зальцманн:

У кого еще есть вопросы?

Участник:

Я хотел узнать, как можно определить количество силы, которое отдаешь жизни.

Мадам де Зальцманн:

Откуда такой вопрос? Задайте жгучий вопрос о том, что вас занимает.

Участник:

Я старался чувствовать себя непривязанным к другим людям. Когда нахожусь у постели больного, стараюсь не зависеть от него. Чувствовать, что я – не он. И я не завишу от него. Но это не предотвращает некоторой зависимости, ведь моя жизнь [врача] зависит от его платы. Я должен вести себя определенным образом. Я вижу свою финансовую зависимость. Как же мне чувствовать одновременно материальную зависимость и подлинную независимость?

Так что это делает мои отношения с людьми невыносимыми. Это портит во мне добрые чувства, мешает проявить подлинный интерес к ближнему. Все смешалось. Я предпочитаю тех, от кого совсем не завишу. Если бы я был [материально] независимым в жизни, все шло бы по-другому. Но это не мой случай. Я завишу от своего тела. Св. Франциск не питал своего тела. Для него было все равно…

[В этот момент возвращается Гурджиев. Мадам де Зальцманн переводит сказанное.]

Гурджиев:

Когда вы играете роль, вы чувствуете свободу и лучше выполняете свои обязательства. В  то же время внутренне вы становитесь терпимее. К примеру, я веду себя по-разному с разными людьми. Я разный со всеми ними. В то же время каждый из них для меня – одинаковое дерьмо, одинаковая вонючка. Их эманации одинаково мерзки и вонючи. Так что и вы должны смотреть на всех клиентов, пациентов, на всех них, объективно подходя, как на ничтожества.

Не от них зависит, как вы зарабатываете деньги. Вы можете получить их от любых других людей. Вы не можете зарабатывать, сидя дома. Вы занимаетесь этим во внешней жизни. Внутренне вы свободны, вы – это вы. Вы должны гордиться. Вероятно, этот вот [клиент] не похож на вас. Таких, как он, миллионы. Вы же уникальное существо, такое, какое есть. Это принесет вам свободу.

Участник:

Это не защищает от факта, что в некотором плане я зависим от них.

Гурджиев:

Нет. Если не он, то будет другой. Это же ясно. Если не пришел этот, есть еще миллионы других. Вы не должны отождествляться с этим.

Участник:

Конечно. Я понимаю. Но хотя внутренне я свободен, во внешнем я зависим от них.

Гурджиев:

Извините, но если вы сознательно играете роль, вы свободны. Вы врач, и вы делаете то, что для него нужно. Так что если вы не отождествились, внутренне вы свободны. И если вы сознательно играете свою роль, вы свободны. Эти две вещи идут вместе.

Делайте, делайте, начинайте снова. Как кто-то может быт зависимым? Вот я не зависим.

Участник:

Но тот, что сидит напротив меня, разве не почувствует он, что не получает ничего? Разве не ждет он, что ему будут давать нечто? И разве не почувствует отсутствие этого?

Гурджиев [со смехом]:

Это какая-то психопатология. Как ничтожество может чувствовать? Если оно чего-то ждет, это автоматизм, воображение. Это дерьмо. Это ничего не стоит. Никто не способен чувствовать; для этого нужно особое состояние. Я знаю кое-кого, кто способен на чувство; но чтобы научиться чувствовать, он должен изолировать себя и готовиться. А вот так просто никто не может чувствовать. Каждый человек занимается самовнушением. Вы никогда не понимаете ни его, ни меня. Вы понимаете то, что себе внушили. Это психопатия. Вы говорите себе: он такой, а она такая, а вон тот сердится. Но нет, все это внушает вам собственный идиотизм.

Мадам де Зальцманн:

Вам это ясно? Вы не понимаете другого, вы занимаетесь самовнушением.

Участник:

А если он ударил меня? Я же не внушил это себе, это реально.

Гурджиев:

Может быть, в какой-то степени и это ложно. Вы внушили это себе. И вы внушили это ему. Возможно, если бы вы не воздействовали на него, он бы не напал.

Участник:

Когда я рядом с больным и пытаюсь смотреть на него как на ничтожество, как на дерьмо, не зависеть от него, я испытываю жалость. Вы можете сказать: кто я такой, чтобы позволять себе испытывать жалость? Но я стараюсь играть роль, то есть удовлетворять его – к сожалению, таково состояние медицины, что больного приходится ублажать. Если я ублажил его, у меня появляется ощущение, что я тону в ничтожестве, что я не могу ничего сделать. Да, не могу.

Гурджиев:

С таких же позиций мы часто обсуждали и справедливость. С одной стороны справедливость, с другой – эгоизм. Больной – объект для моего эгоизма. У меня уже был миллион подобных пациентов. Я смотрел на них как на объекты, используемые для большего познания. Они интересуют меня с позиций увеличения моего понимания; они приносят мне элементы знания. То, что дает мне знание, является для меня объектом. Я нянчусь с ним, чтобы излечить, но не он сам меня интересует. Я продолжаю учебу, я ставлю эксперименты. В то же время я не забываю о справедливости. Я не делаю зла, я забочусь о нем. Смотрите на вещи вот так. Вы работаете для приобретения опыта, для будущего. Вы даже можете испытывать жалость. Но смотрите на него как на объект. Вы сможете делать это, если возьмете задачу смотреть на него как на поле для эксперимента. Есть две стороны: во-первых, тщательно изучить его; во-вторых, внутренне не отождествляться с ним, а внешне играть роль. Есть и третья сторона: в будущем вы пообещаете себе работать со следующим пациентом лучше. Вы обещаете себе действовать завтра лучше, чем сегодня. Если вы хорошо выполните эти три элемента, вы получите совершенно особое ощущение.

Участник:

Я думаю, что сумел бы достичь реального прогресса, если бы перестал быть пассивным перед окружающими. Для меня каждый человек – хозяин. Я вечно уступаю дорогу. У меня миллионы хозяев, любой встречный им становится. Как я могу стать хозяином сам себе? Я больше не желаю быть пассивным перед самим собой и другими, я хочу налагать свою волю на других, стать активным.

Гурджиев:

Вы должны стать собой. Только после этого станет возможной работа.

Участник:

Как же мне избавиться от этой привычки, когда я систематически и заранее подчиняюсь всему, что мне внушают?

Например, научиться говорить нет. Я неспособен это сделать.

Гурджиев:

Заранее простите меня за мои слова, не сердитесь, но для меня есть три пола: мужской, женский и промежуточный. Прошу извинить, но с самого начала вы были в списках этого промежуточного пола. Здесь присутствуют пять-шесть человек такого рода – ни мужчин ни женщин.

Участник:

Суждено ли мне остаться таким до конца жизни?

Гурджиев:

Нет.

Участник:

Что же делать? Я ищу не способа налагать мою волю, словно колдун. Я хочу прилагать волю к себе самому так, чтобы выглядеть тем, кто есть, способным отвечать да и нет.

Гурджиев:

Мне вас жалко. Вашей вины тут нет. Это вина вашего образования. Образование –дерьмо. Ваше общество, ваши обычаи, все эти «а что скажут другие?» вам дают только внешние вещи.

[Г-н Гурджиев рассказывает, как испытал гнев, когда однажды предложил конфетку ребенку на улице, а отец заставил того сказать спасибо, спрашивая: «А что нужно отвечать, малыш?»]

И с вами было так же. Результат получается экстраординарный – ни мужчина ни женщина, а –

[Тут г-н Гурджиев употребил непереводимое русское слово, означающее «проститутка в брюках»].

Если вы желает знать, что делать, приходите и встречайтесь со мной.

Участник:

Вы говорили мне, что мне недостает органической воли. Откуда же мне взять тот импульс, который дарует мне органическую волю?

Гурджиев:

Только одно средство поможет вам: вы должны страдать органически [физически], например, слишком мало есть. Или еще: если ваш организм не переносит холода, обливайтесь холодной водой. Делайте противоположное тому, к чему привык организм. Заставьте его страдать. Это будет не психологическое страдание. У нас есть семь качеств страдания; для нас необходимо органическое страдание; с помощью интеллекта вы сможете руководить организмом без жалости, принуждать его к страданию. Вот единственное средство достичь того, чего вам недостает. В вас работают две части, но не организм. Вы поняли вашу эмоцию? Если вы поняли, если вы верите мне, делайте именно так, боритесь, страдайте. Потом мы еще поговорим. Вот тогда вы будете способны работать над собой. Я рад, что вы самостоятельно добрались до такого вопроса.

   перевод Эдуарда Ермакова