Беседы Георгия Гурджиева с учениками.

Париж 1941-1944

Встреча 21 (18 января 1944 г) 

Мадам Дюбо: Мне трудно провести границу между тем, что я чувствую и что реально, с одной стороны, и тем, что я чувствую и что является воображением, с другой.

Г.: Доктор – очень хороший специалист в этих вопросах, Филипп, объясните; помогите этой бедной женщине.

Филипп: В состоянии спокойствия не обманываешься. Необходимо помнить это состояние...

Мадам Дюбо: Но, например, во время упражнений мне трудно увидеть, имеет ли то, что я вижу, реальную основу. Например, мне казалось невозможным, во время упражнения, наполнить свои руки.

Г.: Я говорил вам: никогда не надеяться на это упражнение. Я говорил вам: ничего не ожидать от этого упражнения. Это упражнение, которое даст вам понимание. Что-то еще – после. И потом, возможно, можно будет понять, что является фантазией. Вы понимаете?

Мадам Дюбо: Немного.

Г.: Чтобы понять, нужно «делать», получить опыт. Эти упражнения дадут вам этот опыт. Эти упражнения создавались веками, даже еще до того, как возникла Европа.

Померо: Я хотел бы знать, совместима ли Работа с амбициями, желанием власти, во внешнем плане?

Г.: Если это помогает вам в вашем упражнении, вы можете это делать. Например, вы можете убить кого-нибудь. Я дал такой не ограничивающий совет; будьте эгоистом. Вы ничего не можете делать. Вы должны сначала твердо стать на ноги. Потом вы бы могли что-то делать; ваш вопрос абстрактен.

Померо: Это не в точности то, что я хотел спросить. Можно ли иметь амбиции, внешние по отношению к работе?

Г.: Вы можете поставить это как задание, но это необязательно. Это может прийти, а может не прийти. Возможно, это совместимо с работой.

Померо: Значит, не нужно уничтожать это сейчас?

Г.: Необязательно. Но если это мешает в серьезной работе, вы должны уничтожить это. Если вы можете делать это сознательно, можете сохранить это.

Померо: А если это физическая вещь?

Г.: Это может быть физической вещью, но не автоматической вещью. Поставьте себе сознательное задание и выполняйте то же самое с помощью инерции.

Померо: Как мне знать, что мое решение сознательно? Если я хочу денег, например, это определенно из-за алчности.

Г.: Это другой вопрос. То, что вы приобрели в работе, вы не должны использовать во внешней жизни. Пока вы имеете дело со мной, вы должны внешне играть роль, но внутренне учиться никогда не отождествляться. В работе приходят некоторые вещи, некоторые неординарные возможности. Никогда не используйте их во внешней жизни.

Мадемуазель Доллингер: Г-н Гурджиев, можно ли помочь работе молитвой, и как молиться?

Г.: Тогда необходимо сделать серьезную вещь. Прежде всего это необходимо для будущего: концентрируйтесь не одним центром, а всеми тремя. Вы должны думать, чувствовать и переживать. Это важно. Для этого – отдельные упражнения; молиться, петь и даже мастурбировать. (Боби смеется)    Почему вы смеетесь? Когда используется сильное выражение, чтобы заставить вас понять, это никогда не может быть плохим тоном. Я использую слово «дерьмо» или слово «мастурбация», потому что они уже зафиксированы во мне. Я могу их использовать, не подбирая их специально. Одно из слов моего словаря, которое не любит мадам де З.: «dessaler» (высасывать соль). Иногда я могу говорить свободно и с незнакомыми людьми.

Хайнетт: Только что объясненное правило заставляет меня сомневаться. Мне кажется, иногда нельзя не использовать некоторые результаты работы. Я подумал о примере, о моем классе, который я веду по-другому последний год.

Г.: Я хочу сказать о другом. Мы об этом не говорили. Это нормальная вещь. Вы могли бы даже без меня это сделать. Чем вы старше – тем опытней.

Ален: У меня иногда получается найти мысль, которая яснее, больше, и через нее я понимаю гораздо больше всего. Могу я их использовать?

Г.: Выполняйте только ваши упражнения.

Ален: Я как будто бьюсь об каменную стену...

Г.: Выполняйте это как упражнение. В точности, как в игре на пианино. Сначала нужно играть много упражнений, прежде чем играть мелодию. Вы должны делать упражнения и жить, как раньше. Никто не должен замечать, что вы работаете внутренне. Это ваша внутренняя цель – не отождествляться. Играть роль – это не цель, это средство.

Ален: Я желал бы чуть более строгих правил, чтобы не отождествляться.

Г.: Все приходит со временем, и нужно только практиковаться.

Ален: ...

Г.: Вы сейчас философствуете. Я сказал, что наша цель – не отождествляться. Изучите ваши прошлые проявления. Что вы можете беспристрастно о них сказать? Это будет подсказкой в вашей работе. Вы обнаруживаете, что не отождествляетесь, когда смотрите на свои прошлые проявления. Необходимо быть внутренне беспристрастным. В данный момент это невозможно. Каждая одушевленная или неодушевленная вещь – мы смотрим на них всегда пристрастно. Это наша слабость. Необязательно искать новые средства в качестве помощи. Вы должны добиться этого.

Оранде: Месье, я в плохой ситуации. Во – первых…

Г.: Доктор, я просил вас прибавить света.

Оранде: В течение недели у меня не получались мои упражнения, даже простое вспоминание в течение четверти часа, потому что меня направляет получающийся результат… Я думаю о работе, но у меня никогда не получается сделать решительное усилие.

Г.: Вы пока не можете ожидать результата. Пока вы можете только делать упражнения. Чтобы играть мелодии, нужно долгое время упражняться. Возможно, у вас появляется иллюзия, потом разочарование: вот так это происходит. Это состояние приходит, когда человек просветлен, или свободен от иллюзий. Вы должны думать об этом как о будущем. Вы МОЖЕТЕ стать хорошим музыкантом. Вы только должны упражняться. Потом вы будете способны демонстрировать другое качество игры.

Мадам Дюбо: Мой способ мышления иногда приводит меня к мысли о том, что все это – мечтания. Когда у меня нет желания работать, я говорю себе, что все это неправда – что это плод воображения.

Г.: В вас много «сучек». Как «Месье Гурджиев», я не могу вам помочь. Только как врач. Но у меня нет права практиковать во Франции. Я помогаю только английским и американским пациентам.

Мадам Дюбо: Тогда мне остается только сдаться.

Г.: Вы должны пройти через этот кризис. Теперь, если вы распознали свое ничтожество, вы можете принять реальное решение что-то изменить. Если бы у меня была крестная дочь, чтобы вас успокоить, я бы ее к вам не направил. Нужно благодарить природу, что этот кризис начался, и что он начался так быстро. У Филиппа похожий кризис бывает два раза в году. Теперь вы работаете на меня. Когда война закончится, я дам вам хороший чек. Даже с американскими нулями. Доверяйте мне.

Дениз: Совместима ли искренность со спонтанностью?

Г.: Они могут существовать вместе, но предпочтительно, чтобы они не существовали вместе. Спонтанность не намеренна. Не нужно быть искренним с другими, только с собой. Вы никому не должны доверять, ни вашей сестре, ни вашему брату. Вы честны с собой. Если вы честны с другим, вы открываете все ваши карты. Он сядет вам на шею. Эта искренность – болезненна. Возможно, вы ничего не имеете внутри, но другой воображает, что у вас что-то есть. Пусть воображает. Мадам Дюбо, что у вас были за ассоциации, почему вы смеялись?

Мадам Дюбо: Не могу сказать.
Встреча 21 (18 января 1944 г)
 
Мадам Дюбо: Мне трудно провести границу между тем, что я чувствую и что реально, с одной стороны, и тем, что я чувствую и что является воображением, с другой.

Г.: Доктор – очень хороший специалист в этих вопросах, Филипп, объясните; помогите этой бедной женщине.

Филипп: В состоянии спокойствия не обманываешься. Необходимо помнить это состояние...

Мадам Дюбо: Но, например, во время упражнений мне трудно увидеть, имеет ли то, что я вижу, реальную основу. Например, мне казалось невозможным, во время упражнения, наполнить свои руки.

Г.: Я говорил вам: никогда не надеяться на это упражнение. Я говорил вам: ничего не ожидать от этого упражнения. Это упражнение, которое даст вам понимание. Что-то еще – после. И потом, возможно, можно будет понять, что является фантазией. Вы понимаете?

Мадам Дюбо: Немного.

Г.: Чтобы понять, нужно «делать», получить опыт. Эти упражнения дадут вам этот опыт. Эти упражнения создавались веками, даже еще до того, как возникла Европа.

Померо: Я хотел бы знать, совместима ли Работа с амбициями, желанием власти, во внешнем плане?

Г.: Если это помогает вам в вашем упражнении, вы можете это делать. Например, вы можете убить кого-нибудь. Я дал такой не ограничивающий совет; будьте эгоистом. Вы ничего не можете делать. Вы должны сначала твердо стать на ноги. Потом вы бы могли что-то делать; ваш вопрос абстрактен.

Померо: Это не в точности то, что я хотел спросить. Можно ли иметь амбиции, внешние по отношению к работе?

Г.: Вы можете поставить это как задание, но это необязательно. Это может прийти, а может не прийти. Возможно, это совместимо с работой.

Померо: Значит, не нужно уничтожать это сейчас?

Г.: Необязательно. Но если это мешает в серьезной работе, вы должны уничтожить это. Если вы можете делать это сознательно, можете сохранить это.

Померо: А если это физическая вещь?

Г.: Это может быть физической вещью, но не автоматической вещью. Поставьте себе сознательное задание и выполняйте то же самое с помощью инерции.

Померо: Как мне знать, что мое решение сознательно? Если я хочу денег, например, это определенно из-за алчности.

Г.: Это другой вопрос. То, что вы приобрели в работе, вы не должны использовать во внешней жизни. Пока вы имеете дело со мной, вы должны внешне играть роль, но внутренне учиться никогда не отождествляться. В работе приходят некоторые вещи, некоторые неординарные возможности. Никогда не используйте их во внешней жизни.

Мадемуазель Доллингер: Г-н Гурджиев, можно ли помочь работе молитвой, и как молиться?

Г.: Тогда необходимо сделать серьезную вещь. Прежде всего это необходимо для будущего: концентрируйтесь не одним центром, а всеми тремя. Вы должны думать, чувствовать и переживать. Это важно. Для этого – отдельные упражнения; молиться, петь и даже мастурбировать. (Боби смеется)    Почему вы смеетесь? Когда используется сильное выражение, чтобы заставить вас понять, это никогда не может быть плохим тоном. Я использую слово «дерьмо» или слово «мастурбация», потому что они уже зафиксированы во мне. Я могу их использовать, не подбирая их специально. Одно из слов моего словаря, которое не любит мадам де З.: «dessaler» (высасывать соль). Иногда я могу говорить свободно и с незнакомыми людьми.

Хайнетт: Только что объясненное правило заставляет меня сомневаться. Мне кажется, иногда нельзя не использовать некоторые результаты работы. Я подумал о примере, о моем классе, который я веду по-другому последний год.

Г.: Я хочу сказать о другом. Мы об этом не говорили. Это нормальная вещь. Вы могли бы даже без меня это сделать. Чем вы старше – тем опытней.

Ален: У меня иногда получается найти мысль, которая яснее, больше, и через нее я понимаю гораздо больше всего. Могу я их использовать?

Г.: Выполняйте только ваши упражнения.

Ален: Я как будто бьюсь об каменную стену...

Г.: Выполняйте это как упражнение. В точности, как в игре на пианино. Сначала нужно играть много упражнений, прежде чем играть мелодию. Вы должны делать упражнения и жить, как раньше. Никто не должен замечать, что вы работаете внутренне. Это ваша внутренняя цель – не отождествляться. Играть роль – это не цель, это средство.

Ален: Я желал бы чуть более строгих правил, чтобы не отождествляться.

Г.: Все приходит со временем, и нужно только практиковаться.

Ален: ...

Г.: Вы сейчас философствуете. Я сказал, что наша цель – не отождествляться. Изучите ваши прошлые проявления. Что вы можете беспристрастно о них сказать? Это будет подсказкой в вашей работе. Вы обнаруживаете, что не отождествляетесь, когда смотрите на свои прошлые проявления. Необходимо быть внутренне беспристрастным. В данный момент это невозможно. Каждая одушевленная или неодушевленная вещь – мы смотрим на них всегда пристрастно. Это наша слабость. Необязательно искать новые средства в качестве помощи. Вы должны добиться этого.

Оранде: Месье, я в плохой ситуации. Во – первых…

Г.: Доктор, я просил вас прибавить света.

Оранде: В течение недели у меня не получались мои упражнения, даже простое вспоминание в течение четверти часа, потому что меня направляет получающийся результат… Я думаю о работе, но у меня никогда не получается сделать решительное усилие.

Г.: Вы пока не можете ожидать результата. Пока вы можете только делать упражнения. Чтобы играть мелодии, нужно долгое время упражняться. Возможно, у вас появляется иллюзия, потом разочарование: вот так это происходит. Это состояние приходит, когда человек просветлен, или свободен от иллюзий. Вы должны думать об этом как о будущем. Вы МОЖЕТЕ стать хорошим музыкантом. Вы только должны упражняться. Потом вы будете способны демонстрировать другое качество игры.

Мадам Дюбо: Мой способ мышления иногда приводит меня к мысли о том, что все это – мечтания. Когда у меня нет желания работать, я говорю себе, что все это неправда – что это плод воображения.

Г.: В вас много «сучек». Как «Месье Гурджиев», я не могу вам помочь. Только как врач. Но у меня нет права практиковать во Франции. Я помогаю только английским и американским пациентам.

Мадам Дюбо: Тогда мне остается только сдаться.

Г.: Вы должны пройти через этот кризис. Теперь, если вы распознали свое ничтожество, вы можете принять реальное решение что-то изменить. Если бы у меня была крестная дочь, чтобы вас успокоить, я бы ее к вам не направил. Нужно благодарить природу, что этот кризис начался, и что он начался так быстро. У Филиппа похожий кризис бывает два раза в году. Теперь вы работаете на меня. Когда война закончится, я дам вам хороший чек. Даже с американскими нулями. Доверяйте мне.

Дениз: Совместима ли искренность со спонтанностью?

Г.: Они могут существовать вместе, но предпочтительно, чтобы они не существовали вместе. Спонтанность не намеренна. Не нужно быть искренним с другими, только с собой. Вы никому не должны доверять, ни вашей сестре, ни вашему брату. Вы честны с собой. Если вы честны с другим, вы открываете все ваши карты. Он сядет вам на шею. Эта искренность – болезненна. Возможно, вы ничего не имеете внутри, но другой воображает, что у вас что-то есть. Пусть воображает. Мадам Дюбо, что у вас были за ассоциации, почему вы смеялись?

Мадам Дюбо: Не могу сказать.

                                                                                     перевод Антона Мочалина